Проблема здесь простая: имеет ли право всякое мнение — каким бы непопулярным, каким бы даже дурацким оно ни было, — имеет ли оно право быть выслушанным? Задайте вопрос в такой форме, и, наверное, любой английский интеллигент почувствует, что следует сказать «да». Но придайте вопросу конкретную форму, спросите: «А как насчет критики Сталина? Она имеет право быть выслушанной?» — и ответ, почти наверняка, будет «нет». В тот момент, когда ставится под сомнение господствующая точка зрения, принцип свободы слова дает сбой. Дело, однако, в том, что, требуя свободы слова и свободы прессы, никто не требует абсолютной свободы. Покуда существуют организованные общества, должна существовать или, во всяком случае, будет существовать некоторая степень цензуры. Но свобода, как сказала Роза Люксембург, — значит «свобода для другого». Этот же принцип содержится в знаменитых словах Вольтера: «Мне отвратительно то, что вы говорите, но я буду стоять насмерть за то, чтобы вы имели право это говорить». Если понятие интеллектуальной свободы, которое, вне всякого сомнения, всегда было отличительной чертой западной цивилизации, имеет какой-нибудь смысл, то означает оно, что у всякого должно быть право говорить и печатать вещи, почитаемые им за истину, при одном только условии, что это не наносит явного вреда остальной части общества. И буржуазные демократии, и западные варианты социализма до недавних пор считали этот принцип само собой разумеющимся. Правительство наше, как я уже писал, и сегодня, по крайней мере, ведет себя так, как будто его уважает. Простые люди с улицы — возможно, отчасти потому, что идеи не занимают их настолько, чтобы быть к ним нетерпимыми, — все же смутно ощущают: «Что ж, каждый может иметь свое мнение». И только, или, во всяком случае, главным образом, литературная и научная интеллигенция, те самые люди, которые должны бы быть защитниками свободы, пренебрегают этим принципом как в теории, так и на практике.